…Так здравствуй, поседевшая любовь моя,
Пусть кружится и падает снежок
На берег Дона, на ветку клена,
На твой заплаканный платок…
М. Талалаевский, З. Кац
Думаю, нет в нашем городе семьи, которая не знала бы тягот, лишений, утрат Великой Отечественной войны. Во многих домах до сих пор хранятся пожелтевшие от времени фронтовые треугольники. В сорок первом моя бабушка осталась одна с двумя детьми, да к тому же, – беременная. В начале зимы она отправилась пешком в х. Нижние Хороли к своим родителям. Сопоставляя рассказы бабушки, мамы, военные мемуары, я узнала некоторые подробности того времени. Вот что, например, вспоминает в своих мемуарах «Последний привал – в Берлине» И.П. Рослый: «… 28 июля 1942 г. нарком обороны И. В. Сталин обратился к войскам с приказом N 227. То был особый приказ, вызванный исключительными обстоятельствами на южном крыле советско-германского фронта. …Грозным набатом звучали слова приказа: «Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге, у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами». «Ни шагу назад! — провозглашалось в приказе. — Таким теперь должен быть наш главный призыв…». Полагаю, не ошибусь, если скажу, что в приказе N 227, полном тревоги за судьбы Родины, были выражены чувства и воля не только подписавшего его лица, но и боль, и решимость миллионов и миллионов советских людей. А о том, как эта решимость проявлялась на поле боя, говорит пример тех, кто сражался мало кому известных селений Верхние и Средние Хороли……В тот день, о котором идет речь, гул боя отдалялся все дальше и дальше. Последние мотомеханизированные колонны фашистов скрылись из виду. Мы нежданно-негаданно очутились в тылу врага. …Главное заключалось тогда в том, чтобы собрать наличные силы, привести их в порядок и подготовиться к новым испытаниям. Не давал покоя и вопрос о судьбе раненых, которые остались на поле боя у Верхних и Средних Хоролей…
Уже потом я узнал волнующую историю спасения наших раненых однополчан, узнал о подпольном госпитале, который был создан советскими патриотами в тех самых Хоролях, где наша дивизия приняла смертельный бой. Подпольный госпиталь возглавила жена военного летчика Александра Петровна Третьякова, приехавшая на хутор с трёхлетним сынишкой в день боя. Пятьдесят одного человека подобрали на поле боя отважные хуторянки. Полгода в тылу врага бесстрашные патриотки вели самоотверженную, полную смертельного риска и крайнего напряжения борьбу за жизнь раненых советских воинов. И в эту борьбу, так или иначе, оказались вовлечёнными жители окрестных сёл и хуторов…»
Среди спасенных советских солдат был и мой дед, Иван Косолапов.
Юрий Евгеньевич Бирюков, уроженец станицы Семикаракорской, выпускник Новочеркасского суворовского военного училища, впоследствии ставший известным композитором и музыковедом, рассказывал, что «командиром его (самой младшей) суворовской роты был капитан Иван Иванович Чичигин, от которого он впервые услышал эту песню. В то военное время вечерами, когда суворовцы особо грустили по дому, по родным, капитан приносил в казарму свой старый баян и начинал петь суровые песни войны. Других он не знал. А песня, начинающаяся словами «Когда мы покидали свой любимый край…», была его любимой. Этот грустный напев фронтовой песни о Доне и Сталинграде, родных и близких всем нам местах, совсем недавно отвоёванных у врага, так и остался для меня своеобразным музыкальным паролем трудного военного детства. Многие годы я пытался выяснить, кем и когда была написана эта песня. Ведя передачу, от телезрителя Курчева узнал, что слова «Сталинградского танго» («Ростовского танго») сочинил украинский поэт и драматург Талалаевский. Потом пришло письмо от ветерана войны Ковалева: «Это наша песня 4-го Украинского ронта — «Донская лирическая». Музыку написал композитор
Модест Табачников, слова — поэты нашей фронтовой газеты Зельман Кац и Матвей Талалаевский». Все трое были тогда на передовой, песня была написана как отклик на взятие Ростова нашими войсками», – вспоминает Ю. Бирюков43.
Когда мы покидали свой родимый край,
И молча отступали на восток.
Над тихим Доном, под нашим клёном
Маячил долго твой платок
Над тихим Доном, под нашим клёном
Маячил долго твой платок.
Изрытая снарядами гудела степь.
Стоял над Сталинградом черный дым.
И долго-долго у грозной Волги,
Мне снился Дон и ты над ним.
И долго-долго у грозной Волги,
Мне снился Дон и ты над ним.
Я не расслышал твоих слов моя любимая,
Но знал, ты будешь ждать меня в тоске.
Не лист багряный, а наши раны
Горели на речном песке.
Не лист багряный, а наши раны
Горели на речном песке.
Так здравствуй, поседевшая любовь моя,
Пусть кружится и падает снежок
На берег Дона, на ветку клена,
На твой заплаканный платок.
На берег Дона и ветку клена,
На твой заплаканный платок.
Когда мы покидали свой родимый край,
И молча отступали на восток.
Над тихим Доном, под нашим кленом
Маячил долго твой платок
Над тихим Доном, под нашим кленом
Маячил долго твой платок.
В первые послевоенные годы эта песня звучала во время концертов художественной самодеятельности. Её «привезли» с войны фронтовики. Многие считали её народной. Песня, ныне забытая, несёт в себе печать времени, дух ностальгии и горечи, печали и радости, любви, расставаний и надежды на встречи. И как часто бывает с истинно народными песнями, слова её изменялись, переписывались по памяти и немного отличались от оригинала. Есть даже такой вариант о сгоревшем танкисте, который из-за своих увечий не мог вернуться к невесте:
…Спалённая снарядами стонала степь,
Из танка поднимался чёрный дым,
И лист багряный, как наши раны,
Казался вечно молодым…
В воспоминаниях писателя Анатолия Рыбакова есть история этой песни, ставшей визитной карточкой или, как пишет А. Рыбаков, «гимном гвардейской дивизии», и с ней они дошли до Берлина. Но после войны, в 1948 году, авторов стихов обвинили в космополитизме, и песню запретили исполнять. А так как мелодия была хорошей, а Табачников – известным композитором, то в верхах решили, что можно написать к ней другие слова, и поручили это сделать молодому поэту Михаилу Таничу. И песня, уже в новом варианте, зазвучала по радио:
Шинель моя солдатская заштопана
И списана со службы строевой.
Я в ней протопал по всем Европам
И воротился в ней домой!
Я в ней протопал по всем Европам
И воротился в ней домой!
Огонь и воду мы и трубы медные
Прошли присяге воинской верны.
Делила свято шинель солдата
Свою беду с бедой страны.
Делила свято шинель солдата
Свою беду с бедой страны.
Запаханы тропинки партизанские,
Ромашками окопы заросли.
Шинель впитала дымок привала
И добрый свет родной земли.
Шинель впитала дымок привала
И добрый свет родной земли.
Мы почестей за выслугу не требуем,
Не зря гордятся нами сыновья!
В горах, в тайге ли висят шинели
Точь-в-точь такие как моя!
В горах, в тайге ли висят шинели
Точь-в-точь такие как моя!
Услышав новые слова «своей песни», воины дивизии были возмущены и попросили Анатолия Рыбакова разобраться, откуда и почему появился новый вариант. Рыбаков рассказал историю песни Михаилу Таничу, и тот поступил весьма благородно, запретив исполнение песни на свои слова. Таким образом, песня совсем исчезла из эфира. Матвей Талалаевский вспоминал: «Эта песня – одна из нескольких десятков, рождённых в 1941-1946 годах, когда мы вместе с майором Зельманом Кацем были спецкорами фронтовой газеты.
Текст песни был опубликован с музыкой Модеста Табачникова в этой же газете летом 1943 года. Она также напечатана в нашем поэтическом сборнике «Солдат и знамя» (Киев, 1947г.). Песня наша быстро разлетелась в армии, и потом её взяли на вооружение все, кому понравился её лиризм и сюжет.
На наши тексты писали музыку Табачников, Алексеев, Сандлер и другие композиторы». Его соавтор Зельман Кац сообщал: «…то немногое, что за давностью лет сохранилось в памяти, – это песня «Когда мы покидали свой любимый край». Она была написана как непосредственный отклик на взятие Ростова нашими войсками. В ту пору (в феврале-марте 1943 года) Модест Ефимович Табачников фактически состоял при редакции нашей фронтовой газеты. Взятие Ростова после упорных, тяжёлых боёв было огромным событием для всей страны и, естественно, для тех, кто непосредственно участвовал в этих боях. Все сотрудники редакции, в том числе и мы с Талалаевским, были в частях, на передовой. И однажды, когда мы приехали в редакцию, чтобы, как говорили у нас, «отписаться» и хоть немного отоспаться, к нам прибежал взволнованный Табачников: – Ребята! Надо написать песню на взятие Ростова! И тотчас стал напевать мелодию на какие-то первые попавшиеся слова, лишенные смысла, но подчинённые ритму будущей песни. Среди бессмысленного текста были две строки, обратившие наше внимание:
И вот мы снова
У стен Ростова…
От этих двух строк и пошла песня. Пошла не сразу. Обстоятельства требовали нашего немедленного отъезда на передовую. Но с собой
увезли мы ещё не оформившуюся мелодию и эти две строки…».
Матвей Аронович Талалаевский (1908-1978) родился в селе Мохначка Житомирской области в многодетной семье. Чтобы заработать на кусок хлеба для малолетних братьев и сестёр (в семье было 8 детей), восьмилетний Мотя нанимается пасти общественное стадо. В 1919году семья переезжает в Киев, и Мотя живет среди беспризорников, продаёт холодную воду и папиросы, чистит обувь, выступает с фокусником на базаре. Потом работает подмастерьем на кондитерской фабрике, откуда его посылают учиться в Педтехникум, а затем на литературный факультет Киевского института народного образования. Его первое стихотворение было напечатано в стенгазете в 1924году, а с 1926-го его стихи печатаются в газете «Юнге гвардия», он — член литературного кружка. Окончив институт, Талалаевский работает в редакции газеты «Молодой пролетарий», а затем — заведующим литературной частью: сначала Театра рабочей молодежи, а затем — Театра юного зрителя; регулярно печатается в прессе. В 1930–40-х гг. вышло 8 сборников его стихов. На второй день после начала войны Талалаевский вместе со многими киевскими писателями уходит добровольцем на фронт. До марта 1946года он был в армии как военный корреспондент газет «Советская Украина» и «Сталинское знамя». Его репортажи и очерки с поля боя печатают «Эйникайт», «Правда», «Літературна Україна». Он награжден двумя орденами и тремя медалями. Осенью 1951 года Талалаевский репрессирован и приговорен к 10-ти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовых лагерях строгого режима. Через 3 года, осенью 1954-го Матвей Аронович был полностью реабилитирован, ему вернули звание майора, восстановили в Союзе писателей. Последний поэтический сборник Талалаевского «В жизнь влюблен» вышел уже после смерти писателя, в 1978г. Интересно удостоверение, выданное 1 июля 1943года в том, что «Талалаевский и Кац за свой благородный труд в красноармейской печати и за создание ими первой песни о славных кавалеристах — «Песня о знаменосцах», напечатанной в газете «Казак-гвардеец» от имени казаков и командиров дивизии награждаются комплектами костюмов кубанской формы».
Зельман Менделевич Кац (1911-2008) родился в с. Тупичев, Городнянского района, Черниговской области, в семье рабочего. Семилетку и профтехшколу окончил в Кременчуге, где в 1929 году в городской газете напечатал первые стихи. В 1930-ом переехал в Харьков, работал слесарем на заводе «Серп и молот», посещал литературную студию в Доме украинских литераторов им. В. М. Эллана-Блакитного. С 1933 года — на журналистской работе. Первая книга — антифашистская поэма «Утро Германии» — издана в 1933году. В 1939-ом поступил в Литературный институт им. А. М. Горького, окончить который помешала война. В 1941-1945 гг., работая военным корреспондентом, печатал стихи, репортажи, очерки в дивизионной, армейской и фронтовой прессе, в центральных газетах и журналах (многие в соавторстве с М. Талалаевским).
Спасибо за внимание!
Мероприятие подготовила Дергачева А.С., библиотекарь 1 категории
